В докладе наркома внутренних дел Туркестанской советской республики в Москву от 31 мая 1918 г. речь шла о хаосе в административном устройстве края, об отсутствие исполнительской дисциплины на всех уровнях власти, о конфликтах между коренным и русским населением Сыр-Дарьинской области и Семиречья. Известный лидер казахских большевиков, тогда председатель Аулие-Атинского совдепа Сыр-Дарьинской области, Т.Р.Рыскулов, писал в Наркомнац Туркестана: «Многотысячное население до сего времени мало понимает, что такое советская власть, и мало коснулась его агитация»21.
Члены специально направленной в конце 1918 г. в Туркестан комиссии ВЦИК и СНК (Турккомиссии) Ш.Элиава, В.Куйбышев, Я.Рудзутак в феврале 1919 г. докладывали в Москву, что становление советского федерализма происходит в весьма далеких от желаемых форм. Всюду, отмечали они, бросались в глаза полнейшая оторванность провинций от столицы автономии, Ташкента, и «доведенный до абсурда автономизм», полное господство местных русских элементов, прежде всего рабочих-железнодорожников, ярко выраженное деление населения на мусульман и «европейцев», коррупция власти. Под именем РКП(б), считала комиссия, группируются самые различные элементы, имеющие очень отдаленное отношение к революционному движению.
Турккомиссия указывала на то, что в крае предстоит провести грандиозную работу по реорганизации аппарата власти. «Предыдущая дикая форма господства отдельных групповых интересов над туземным населением грозит смениться взрывом шовинизма — как реакцией против прежнего притеснения. Силы местных советских работников можно использовать только, когда они станут перед фактом твердого решения центра сделать Туркестан одной из составных экономических частей республики», — писали члены комиссии22.
Военно-коммунистические методы управления, пренебрежение преимущественно русскоязычных большевиков национальной спецификой (чаще всего она к тому же была им просто незнакома — или казалась несущественной мелочью в пожаре мировой революции) вызывали сопротивление, выразившееся в разных формах — от глухого раздражения и игнорирования новой власти до открытого сопротивления.
«Если раньше кучка людей, под именем царских чиновников, безответственно угнетала и чинила над киргизами [казахами] всякого рода насилия, то такую же деятельность проявляла на окраинах кучка тех же и других людей, прикрываясь именем большевиков-коммунистов. Я и мои единомышленники, — объяснял один из лидеров казахских автономистов А.Байтурсынов свое поведение в 1918 г., — не мирившиеся с таким положением раньше при царской власти, не могли мириться и теперь, и, думая, что подобные дела творятся повсюду в советской России, были против признания советской власти»23.
Правда, прежде чем примкнуть к белым, казахи, как уже говорилось, попробовали найти компромисс с советской властью и вступили в переговоры с СНК о принципах автономного устройства края в рамках советской федерации, но соглашение в конце концов было сорвано победами белых. Во время переговоров, тем не менее, отчетливо обнаружился прагматизм обеих сторон, о котором писал один из местных деятелей.
С одной стороны, проявились «хитрость и осторожность восточных политиков, готовых на всевозможные уступки, лишь бы получить право на официальное признание существующего», т.е. созданной на основе пропорционального представительства национальностей автономии. С другой стороны, имела место «грубость рабоче-крестьянского правительства, провозгласившего принцип самоопределения народностей и соглашающегося признать киргизскую автономию лишь при условии признания правительством советской власти»24.
В телеграмме Наркомнаца в восточные окраины России, опубликованной в «Правде» под названием «Одна из очередных задач», наряду с признанием, что на окраинах «советская власть еще не успела стать ... народной», содержался прямой призыв использовать как способ вовлечения масс в революционный процесс предоставление им автономии, которую «необходимо взять» у «буржуазных групп», «очистив ее от буржуазной скверны».
Наркомнац объяснял нежелание местных элит признать местные же советы стремлением превратить автономию в орудие «закабаления масс». Этот орган власти отверг предложение «некоторых буржуазно-националистических групп» о пропорциональном представительстве от национальных «меньшинств» и «большинств». В качестве основы для выборов на учредительные съезды и фундамента автономии предлагался классовый принцип25.

Очевидно, противоречия в отношениях большевиков с так называемыми буржуазными националистами во многом объяснялись тем, что первые исходили исключительно из классовой парадигмы в объяснении программ и тактики последних, для которых между тем решающую роль играли совсем иные критерии.
Признавая отсутствие классовой дифференциации у большинства этносов восточных окраин России, большевики в то же время руководствовались в своей политике именно классовым подходом. В итоге с помощью чрезвычайных органов власти — ревкомов, а также советов не оформленному в четкие представления национальному чувству навязывались новые условия жизни в советском государственном образовании.
Так, в тезисах краевого Оргбюро РКП(б) весной 1920 г. обосновывалась необходимость сохранения в Казахстане ревкомов как органов советской диктатуры и следующим образом объяснялись причины поражения националистов, стремившихся создать несоветское государство:
«а) вследствие полной социальной неподготовленности киргизского народа для независимой и совершенно самостоятельной государственной жизни в силу хозяйственной и культурной отсталости;
б) вследствие общей политической и международной обстановки, когда русская буржуазия при помощи международных империалистов вела ожесточенную борьбу с советской властью за восстановление старой буржуазно-помещичьей, единой и неделимой России ... киргизам грозила явная опасность превращения в колонию России или одного из капиталистических государств и создало [так в тексте] полную невозможность самостоятельного государственного развития и нарождения и усиления своей национальной буржуазии»26.
Между тем самым горячим желанием масс было прекращение кровавой бойни; никто не хотел отдавать жизнь за интересы любой из воюющих сторон — отсюда и перманентное дезертирство из воинских частей красных и белых, и переменчивость политических настроений на местах. По мнению одного из советских работников, «киргизские массы были так забиты вековым гнетом самодержавия, были так отсталы в культурном и политическом отношении, что они были по большей части безучастными зрителями происходящей на их территории гражданской войны»27. Скорее, это было положение жертвы, оказавшейся между молотом и наковальней, характерное и для многих других этносов страны.
Такой вывод подтверждается данными и красных, и белых. Так, агентурная разведка 1-й большевистской армии сообщала в 1919 г. о положении в лагере противника: «При наступлении сплошь и рядом посылается первая цепь с оружием, а вторая с нагайками, а затем с оружием третья. Мусульманам доверия нет, их всегда посылают в передних цепях, сзади ставят пулеметы; среди мусульман за последнее время наблюдается сильное дезертирство»28.
Осведомительный отдел штаба колчаковских войск указывал, что «киргизы, обманным путем привлеченные на службу в красноармейские части, теперь не хотят драться против правительственных войск и массами дезертируют. На этой почве постоянные столкновения Красной армии с киргизами»29.
В целом же и ход военных действий, приводивший к победам Красной армии, и неудачная политика белых заставляли массы и национальных лидеров склоняться к признанию советской власти.

  Страница 1I2I3I4I5I6I

***