Когда экспедиционный корпус вошел в Багдад, не встретив при этом особого сопротивления, в далекий штаб полетели депеши с просьбой к специалистам подсказать оптимальный подход к местной арабской верхушке, чтобы склонить ее к сотрудничеству с временным оккупационным режимом. К счастью, кто-то действительно имел представление о ситуации и объяснил, что значительную и, судя по всему, самую влиятельную часть населения города составляют евреи, в связи с чем арабская экспертиза может оказаться не особенно полезной.

Речь, конечно же, идет не о нынешнем ближневосточном конфликте, а о Первой Мировой войне. Контингент, который вел военные действия в Месопотамии, как тогда называлась примерная территория нынешнего Ирака, принадлежал правительству Индии, где не имели особого понятия об арабской этнографии, тогда как большинство британских специалистов-арабистов базировались в Каире и их интересы были сосредоточены на Аравии, Палестине и Сирии.

Недоразумение, о котором я только что рассказал, было лишь первым из серии инцидентов, какими вымощен путь в ад. Администратором оккупированного Ирака была назначена Гертруд Белл, известная писательница, археолог и британская разведчица. Она руководила возведением на новообразованный иракский престол аравийского принца Фейсала — не потому, что этого так хотело местное население, для которого новый монарх был все равно что марсианином, а потому, что по отношению к нему, союзнику в войне, британцы чувствовали себя в долгу, тогда как интересы коренного населения никто принимать во внимание не торопился.

Большей частью население новой страны было, конечно, арабским, но среди арабов преобладали мусульмане-шииты, которые столетиями трактовались как мусульмане второго сорта. Британцы, имевшие до этого дело с суннитскими правителями Османской империи, были склонны разделять эту точку зрения, и результатом стала так называемая "шиитская революция" 1920 года — кровавый мятеж, который был подавлен режимом Фейсала и его спонсорами. Курдам, населявшим северные территории, была обещана независимость, но после того, как новообразованная Турецкая республика Кемаля Ататюрка забрала большую часть курдских территорий себе, остальные были просто поделены между Ираком и Персией.

В течение многих последующих десятилетий, несмотря на смену режимов, эта ситуация существенно не изменилась, и поэтому многие комментаторы считают нынешний конфликт последней попыткой ликвидации злокачественного османского наследия. А поскольку она — далеко не первая, вполне естественно, что ведущие журналы сегодня уделяют главное внимание даже не военному конфликту, который лучше освещается по радио, телевидению и в газетах, а ближайшему будущему, которое наступит после того, как умолкнут взрывы и выстрелы.

Консервативный журнал Weekly Standard обычно поддерживает политику президента Буша, в том числе и его курс на свержение режима Саддама Хуссейна. Тем не менее, у Руэла Марка Гиректа, автора статьи "Почему нам нужен демократический Ирак", вызывает беспокойство тот факт, что представители администрации, в первую очередь сам президент, в последнее время, говоря о послевоенном будущем Ирака, довольно редко прибегали к термину "демократия", предпочитая говорить о "свободном" или "освобожденном" Ираке. Такой выбор слов может быть не случайным, ибо со стороны политологов так называемой "реалистической" школы, ассоциируемой с именами Киссинджера и Бжезинского, раздаются призывы к минимальному вмешательству в политическую реконструкцию Ирака. По словам Гиректа, речь идет о возможной передаче власти корпусу иракских офицеров, при условии, что они безоговорочно отрекутся от Саддама и его идеологии и пообещают демократические реформы.

Выгоды такой политики для Соединенных Штатов на первый взгляд очевидны: период оккупации можно будет сократить до минимума и, таким образом, ограничить нарастание враждебной реакции в арабских странах. Однако, по мнению автора статьи, этот курс может привести к трагическому результату — затяжной гражданской войне в Ираке, его "ливанизации", а это, в свою очередь, может вызвать кризис в соседних государствах и заставить их вмешаться в конфликт. По традиции в аппарате управления и армейской верхушке преобладают арабы-сунниты, в то время как шииты составляют большинство населения страны, от 60 до 65 процентов, но редко поднимаются в гражданской иерархии выше среднего чиновничества, а в армии — выше рядового и сержантского состава. Другие этнические группы ущемлены еще больше — это в первую очередь курды, от 15 до 20 процентов населения, и туркмены и ассирийцы, около 5 процентов.

В таких условиях передача власти офицерскому корпусу, то есть, фактически, сохранение гегемонии меньшинства, обманет справедливые надежды ущемленных и приведет к взрыву возмущения. По мнению Руэла Марка Гиректа, единственное социальное устройство, которое даст возможность этого избежать, — демократия.

"Вашингтон должен взять курс на демократию, в соответствии с чем шииты могли бы начать играть политическую и военную роль, подобающую им ввиду их численности, а также социальной, культурной и коммерческой значимости. Курды, которые при баасистском режиме подвергались даже большим гонениям, чем шииты, тоже, скорее всего, окажут больше уважения демократическому режиму, который умерил бы власть суннитских арабов, угнетавших их десятилетиями... Соединенные Штаты должны обеспечить как можно более быстрое продвижение по службе курдских офицеров в реформированной иракской армии. То же самое касается туркменов и христиан. То же самое относится и к шиитам".

Только демократия, по-видимому на принципе федерации, может, по мнению автора статьи, предоставить представителям всех этнических и религиозных групп Ирака равные шансы на успех в новом обществе и равную заинтересованность в его процветании. Но демократия, в отличие от так называемого "реалистического" варианта, исключает возможность быстрого ухода из Ирака — немало времени уйдет на разработку федеральной конституции, на организацию общественных институтов и партий. Все это требует напряженной и длительной работы со стороны оккупационных властей, большого расхода как реального, так и политического капитала. Кроме того, демократия станет возможной лишь в том случае, если существующий офицерский корпус будет в значительной степени ликвидирован — отчасти сокращен, отчасти радикально обновлен, чтобы уравнять шансы маргиналов и привилегированных. Что же касается суннитского меньшинства, столетиями стоявшего у кормила власти, то его ставка на демократию в таких условиях будет, по мысли автора, самой твердой, потому что никакого иного пути наверх больше не останется.

"В Ираке не произойдет ничего выдающегося, если Вашингтон не примет рутинных предварительных мер по ликвидации нынешнего иракского офицерского корпуса. Есть много других вещей, которые Соединенным Штатам следует сделать для расчистки пути Ирака к демократии, но нет ни одного более важного и неотложного. Если администрация Буша попытается уйти из Багдада до завершения этой задачи — а наивно предполагать, что офицерский корпус и армия могут быть подвергнуты чистке и перестройке в считанные месяцы — шансы на то, что печальная и кровопролитная история современного Ирака не завершится со смертью Саддама Хусейна".

Такой сценарий, при всех его очевидных трудностях, обладает явным преимуществом перед планами "реалистов" — только установление демократии в Ираке позволит закрепить результаты дорогостоящей военной операции и одновременно послужить достойным подражания примером для арабских соседей. Тем не менее, он производит впечатление крайней схематичности — скорее декларации о намерениях, чем плана. У Соединенных Штатов есть опыт демократического государственного строительства — можно вспомнить послевоенный успех Германии и Японии. Но с тех пор миновало более полувека, и мир резко изменился. Кроме того, и Германия, и Япония — практически гомогенные общества, населенные единым этносом, к тому же с многовековой историей. Совершенно не очевидно, что их опыт применим к государству, созданному практически вчера и населенному очень разными народами, далекими от взаимного расположения.

Но самое удивительное в статье Руэла Марка Гиректа — это полное отсутствие упоминаний о нефти, одном из главных факторов в истории современного Ирака. Именно этот фактор грозит повергнуть в прах всю благонамеренную конструкцию.

Многие комментаторы, упоминая о нефтяных богатствах Ирака, указывают на них как на большой плюс в эпоху реконструкции — по крайней мере новому режиму не грозит нищета, можно спокойно заниматься демократическим строительством. Но существует и другая точка зрения, прямо противоположная и, к сожалению, куда более убедительная.

Статья Джона Джудиса члена редколлегии левоцентристского журнала New Republic, называется "Кровь за нефть". Он, конечно же, не имеет в виду бессодержательный лозунг противников нынешней войны во всем мире, потому что никому из здравомыслящих наблюдателей не приходит в голову предположить, что Соединенные Штаты намерены каким-то образом прибрать к рукам иракскую нефть — она как была, так и останется достоянием Ирака. При всей их беспрецедентной военной мощи государственная доктрина США — не имперская, а коммерческая, они никогда не забирали себе чью бы то ни было собственность. Напомню, что еще несколько десятков лет концессии на добычу большей части ближневосточной нефти находились в руках американских компаний, но когда тамошние правительства одно за другим осуществили национализацию, это не вызвало со стороны Соединенных Штатов особо резкой реакции — а тем более военных мер.

По идее Джудиса, иракская нефть, тем не менее, представляет собой потенциальную опасность для Ирака — исключительно внутреннюю. Чтобы понять, в чем она заключается, достаточно перечислить все крупнейшие нефтедобывающие страны с устойчивым демократическим образом правления. Этот список не покажется длинным — в нем всего одна страна, Норвегия, и она встала на этот путь задолго до того, как была открыта нефть в Северном море. Остальные богатые нефтью государства — это либо безоговорочно деспотические режимы, вроде Саудовской Аравии или того же Ирака, либо страны, постоянно балансирующие на грани демократии, но почему-то не имеющие возможности раз и навсегда закрепить социальные достижения — Венесуэла, Мексика, та же Россия.

Для того чтобы продемонстрировать причины такого развития событий, Джон Джудис вкратце останавливается на истории Кувейта. До открытия тамошних богатейших нефтяных месторождений Кувейт был довольно бедным государством, главную отрасль индустрии которого составляла торговля жемчугом. Кувейтские торговцы жемчугом представляли собой потенциальный класс буржуазии, то есть именно тот слой, который является главной опорой возникающей демократии, и который в европейских странах складывался столетиями. Влияние этого слоя становилось в Кувейте все более заметным, торговцы диктовали правительству его налоговую политику и совместными действиями добивались уступок.

С появлением нефти все изменилось. Поскольку жемчужная торговля утратила свою роль главного источника валютных доходов, влияние торговцев резко упало. Государство, получив в свои руки крупные средства, повысило затраты на образование, медицину и социальное страхование, обеспечило каждому гражданину Кувейта трудоустройство в государственном секторе и безбедную жизнь. В конечном счете правительство добилось того, что, за исключением иностранных рабочих и специалистов, чьи голоса не идут в счет, практически все население страны оказалось на положении государственных служащих и клиентов — включая даже торговцев жемчугом, которым были предоставлены важные льготы и государственная защита.

Для торжества демократии совершенно необходим так называемый средний класс, обладающий либо собственностью, либо источниками доходов, независимыми от правительства, что позволяет этому классу оказывать на правительство давление. В том случае, когда все население страны составляют сотрудники или прямая клиентура государства, эти люди тридцать раз подумают, прежде чем укусить руку, подающую им корм. В Ираке, как и в других подобных странах, реальный средний класс отсутствует, а нефтяное изобилие не дает предпосылок для его создания.

Оппозиция правительству может при определенных условиях возникнуть даже в богатом нефтью государстве, — но это совсем не та оппозиция, чья деятельность устремлена на создание демократических институтов. В мусульманских странах она почти неизбежно приобретает религиозную окраску — как ни парадоксально, даже в Саудовской Аравии, где все мечети и религиозные школы финансируются государством, а духовенство получает от него зарплату.

"В 80-х годах нефтяные доходы Ирака начали снижаться из-за падения мировых цен. Ирак также понес большие расходы в связи с восьмилетней войной с Ираном, а позднее в связи с попыткой аннексировать Кувейт. Падение жизненного уровня в Ираке, наряду с большими людскими потерями в результате двух войн, породили оппозицию правлению Саддама. Но эта оппозиция, вместо того, чтобы возникнуть в рядах торговцев, производителей, профсоюзов и политических партий, то есть составных компонентов будущей демократии, исходила от сообщества диссидентов-шиитов, курдов-сепаратистов и военных. В отличие от Ирана или государств Персидского залива Ирак не имеет сколько-нибудь заметной и потенциально оппозиционной интеллигенции внутри страны. Значительная часть представителей свободных профессий бежала из страны в 80-х годах, и попытки режима в конце 80-х разносторонне развивать экономику потерпели крах. Судя по всему, накануне войны значительную часть оппозиции составляли курды, чьи требования о предоставлении автономии могут подорвать режим, и шииты, во главе которых стоит консервативное исламское духовенство".

Но разве правительство не видит опасности в однобоком развитии экономики и не может принять мер для придания ей разносторонности? К сожалению, большинство подобных усилий до сих пор терпело неудачу из-за сценария, получившего в экономике название "голландской болезни" — по аналогии с тем, что произошло в Нидерландах в 60-е годы, после открытия североморских нефтяных залежей. Прибыли от продажи нефти на внешних рынках имеют тенденцию повышать курс валюты нефтедобывающих государств, и поэтому любая заново созданная отрасль индустрии оказывается неконкурентноспособной по сравнению с импортом. Обычный способ государственного вмешательства в таком случае, повышение таможенных тарифов, для экспортера нефти закрыт, так как был бы равносилен самострелу.

В таких условиях попытка демократизации может оказаться губительной и даже обернуться трагедией. Когда правительство Алжира решило ослабить деспотический контроль и провести выборы, большинство голосов набрал радикальный Исламский фронт спасения, потому что другой реальной оппозиции в стране просто не было, и это вызвало панику не только внутри Алжира, но и за его пределами. Правительство аннулировало результаты выборов и попыталось править как прежде, но это привело к многолетней гражданской войне, которая отозвалась и за рубежом, в первую очередь во Франции. Отсюда становится понятней и позиция так называемых "реалистов", предостерегающих против сложных и взрывоопасных демократических экспериментов.

У меня лично нет сомнения в том, что выход, предлагаемый реалистами, таковым не является. Передача власти суннитской олигархии, без демократического контроля, неминуемо приведет к очередному единоличному захвату власти новым Саддамом — армия уже многократно продемонстрировала свою политическую бездарность в разных странах третьего мира, она не для этого создается и не этому обучается.

Но если все-таки вновь обратиться к идее демократии, то параллелей и примеров надо искать не в Германии или Японии, а скорее в Нигерии — полиэтнической стране с такой же однобокой нефтяной экономикой. Этот пример никому не покажется обнадеживающим — с момента обретения Нигерией независимости ее история была почти непрерывной цепью катастроф. Попытка отделения провинции Биафра привела в 60-х годах к невероятно жестокой, хотя и забытой сегодня войне. С тех пор все катится от плохого к худшему, от военного переворота к временному рецидиву конституции и обратно — это даже не порочный круг, а устремленный вниз штопор, потому что даже всплески нефтяной конъюнктуры не приводят к благосостоянию в нестабильном обществе, но зато любое резкое падение цен на нефть производит эффект землетрясения, и одной из жертв такого землетрясения стал и Советский Союз.

Два крупнейших культурных сообщества Ирака, курды и шииты, ощущают себя неоднократно преданными мировым сообществом, и последнее такое предательство записано на счет Джорджа Буша-старшего, который призвал шиитов к восстанию, но затем свернул операцию и отозвал войска. Режим Саддама, которому оставили боевые вертолеты, жестоко подавил восстание, ценой как минимум десяти тысяч жизней.

Тем не менее, шииты и курды по-прежнему уповают на помощь возглавляемой американцами коалиции, потому что другой надежды на заступничество у них просто нет. Ожесточенная оборона Басры, населенной в основном именно шиитами, лишила Пентагон выигрышных телевизионных кадров, толпы местных жителей, встречающих освободителей цветами и песнями. Такая эйфория, впрочем, еще не исключена, но она наверняка будет недолговечной. Потому что после ликования и гуманитарной помощи наступят тяжелые будни, и все обиды припомнятся снова, а вместе с ними и упования. Шииты пойдут за своим духовенством, в мировоззрение которого любовь к Западу никак не вписывается, а курды вернутся к идее независимости, которая лишит сна не только американских поборников демократии, но и Турцию с Ираном.

Значит ли это, что надежды нет вовсе? Надежда есть всегда, но она диктует список политических и материальных затрат, который может оказаться не по карману даже Соединенным Штатам. Оккупация, необходимая для достижения национального примирения, может оказаться слишком долгой. И даже если у президента Буша хватит решимости пройти этот путь до конца, американский конгресс, ведающий кассой, может просто прекратить выдачу аванса.

Вопреки лозунгам миролюбивой общественности опасность нынешней войны заключается не в том, что Соединенные Штаты приобретут вкус к мировым авантюрам без поддержки ООН, а в том, что даже самое мощное в истории государство может оказаться бессильным изменить мир к лучшему. Результатом военной победы может стать гражданское поражение.